Независимое аналитическое интернет-издание "Искра" это ваше право на информацию.

Будь-яка держава це невідворотньо виникаюча структура соціальних паразитів ©

На главную страницу

Парольный вход для авторов.

автор: c до

МГИМО - и далее...
Автор: Владимир Шумилов      Дата: 20.03.2018 14:49


     
     
     
     
      Из архивов семьи Шумиловых
      В. М. Шумилов
      Посвящается сыновьям и внукам…
     
      МГИМО – И ДАЛЕЕ…
      (Автобиографическое повествование)
      1975-1990
     
      Перед вами вторая часть беллетризованной автобиографии, представляющая собой самостоятельное повествование. Первая часть под названием «Трудно только первые двадцать лет», охватившая период детства, школьных лет и армейского периода, опубликована на сайте Центра "Искра" ранее. На основе обобщения дневников, писем и воспоминаний автор раскрывает перипетии студенческой жизни в знаменитом вузе – в МГИМО, в который он поступил в 1975 году.
     Перед читателем проходит ряд портретов бывших студентов, картины учебы, общежитского быта, поездок и встреч, размышлений и споров на острые темы общественной жизни. Меняются герои, меняется мировоззрение, подспудно меняется страна, несмотря на внешний «застой». Получился симбиоз художественной литературы и личного архива, что придает произведению определенное своеобразие.
      Первоначальные тексты собрания дневниковых записей, документов и материалов были отпечатаны самим автором на пишущей машинке и переплетены в самодельные книжки в 1980 году. Настоящее издание – это обобщенная версия тех книжек, передающая дух и фактуру времени и обстоятельств.
     
     
      СОДЕРЖАНИЕ
     
     
      1.Год 1975-й
      2.128-ая квартира
      3.Идрица
      4.На втором курсе
      5.На третьем, четвёртом и пятом курсе
      6.Путешествия по стране
      7.Министерство внешней торговли СССР (1981-1989)
     
     
     
      "Впрочем, как нынче уже,
      можно сказать, всякий даже шиш
      литератора из себя корчит, то и я
      попробую излагать вам свою повесть
      литературно»
      Н.С. Лесков.
      «Отборное зерно»
     
      1.Год 1975-й
     
      Улица Метростроевская, 53 , - сразу же у основания Крымского моста через Москву-реку. Красивоездание, построенное сто лет назад, когда-то царский лицей. Теперь – Московский государственный институт международных отношений Министерства иностранных дел СССР.
      В шестом классе, когда наша семья строила новый город на берегу Байкала, я, будучи школьником, прознал про этот легендарный институт и сказал себе: «Я буду в нём учиться». Надо мною посмеялись: какой-то пацан из какой-то Сибири… В июле 1971 года наш 9 «Б» выиграл внутришкольное соревнование и как призёр получил право на поездку в Москву. Я стоял тогда перед зданием МГИМО, наполненный волей и юношеской уверенностью. «Жди», – были мои слова. Но ждать пришлось, как оказалось, довольно долго: в Иркутском обкоме партии мне не дали нужной рекомендации, – я пошёл служить в армию. А поступил в институт только сейчас – в 1975-м. Студент Международно-правового факультета МГИМО – это звучит. На наш курс принято чуть больше 40 человек, в том числе несколько иностранцев, и всего одна девушка – Лариса Ляликова, приехавшая из Нальчика.Чуть больше половины – москвичи; остальные, как и я, – приезжие; из Сибири – я один.Мы разделены на две академические группы – «публичники» и «частники»; я выбрал «публично-правовое отделение». Прошло распределение по языковым группам; мне достался французский язык.
     Позади оформление, на руках студенческий билет. На общем собрании состоялось знакомство с деканатом и с деканом – знаменитым Кожевниковым Фёдором Ивановичем, работавшим в недавнем прошлом судьёй Международного суда ООН, автором классического труда «Русское государство и международное право». Я устроился в общежитии на окраине города – в Тёплом стане, от метро «Беляево» ещё ехать полчаса 552-ым автобусом до остановки «7-й микрорайон». По-прежнему бедно одет; с собой у меня только две пары брюк, одна – это перешитые мною армейские брюки, которые я расклешил вставкой; невзрачный пиджачок и прочие невидные шмотки. Наверное, однокурсники посмеиваются, а что я могу сделать? Живу на стипендию в 50 рублей, плюс досылают из дома, – особо не разбежаться, хотя соблазнов много, но есть способы удавить соблазны.
      Общежитие – один из подъездов обычного жилого дома по адресу: Тёплый Стан, 6-й микрорайон, корпус 99.Здеськвартирная система:2-х и 3-комнатные квартиры. У нас – 3-комнатная; номер квартиры – 128. В каждой комнате по два человека. Все – очень примечательные, интересные. Позднее расскажу. Каждому по столу, по кровати, шкаф на комнату. На общей кухне плита, пара столов, какие-то полки для посуды. Есть радиоприёмник. Жить очень даже можно. Мы установили дежурство: каждый день кто-то, по очереди, закупает на согласованную сумму в магазине хлеб, сахар, чай, что-нибудь для завтрака и что-то посерьёзнее – на ужин; сам готовит ужин на всех (типа отбивных с картошкой) и по вечерам начинаются «посиделки», которые мы очень любим.
     Этажом ниже – телехолл, чтобы посмотреть телевизор, пообщаться. Внизу – буфет. В общежитии обитают студенты всех факультетов – международных отношений, международных экономических отношений, международно-правового, факультета журналистики. Разных курсов: постарше и, как мы, – первокурсники. В нескольких квартирах выше и ниже живут девушки-студентки со всей страны. Со многими ребятами знаком еще со времени вступительных экзаменов; поддерживаю контакты; 8 ноября они вытащили меня отмечать День Великой Октябрьской революции, прошлись по Красной площади и оказались в ресторане «Арбат».
     Львиную долю учебного времени занимает французский язык. Из прочих предметов – история КПСС, политэкономия, философия, история политических учений, история государства и права, теория государства и права, римское право, государственное право СССР и зарубежных стран, логика, гражданская оборона.Физкультура, конечно же (которую я никогда и нигде не любил, потому что там надо при всех как-то изгибаться и под оценивающими взглядами что-то из себя выделывать, а мы – люди скромные…). На последнем занятии, которые проходят у нас в ЦПКиО, мы бегали по кругу. Вспомнил армейские пробежки: сделал 20 кругов по 500-метровой полосе – и меня освободили от нескольких ближайших уроков физкультуры.
      Есть маленький курс – называется «Введение в специальность»; приходят люди из Консульского управления МИДа, юристы-международники с практическим стажем, дипломаты. Рассказали, например, про Б. Пастернака. Он написал книгу, договорился об ее издании за рубежом; там ее напечатали, несколько раз переиздавали. Пастернака исключили из Союза писателей; в 1960-ом году он умер. Через какое-то время родственники обратились с просьбой затребовать причитающийся гонорар, но деньги под разными предлогами отдавать не хотели. Якобы боялись, что они достанутся не родственникам писателя, а «уйдут в военный бюджет СССР». Были и подлоги, и подделки фотокопий. Через три года все-таки удалось получить причитающиеся деньги. Вряд ли я чем-то подобным буду заниматься: это – не моё. А что моё – пока не знаю. И мучаюсь от этого.
     После учебных «пар» – примерно раз в неделю – выступают с лекциями на темы международных отношений наши преподаватели и приглашенные из МИДа; приводят факты «не для печати» – например, о том, как Хрущёв на Генеральной Ассамблее ООН стучал ботинком по микрофону. Проходят конференции, вечера дружбы, приезжают гости из иностранных посольств. Посещаю также школу молодого коммуниста: в следующем году мне из кандидатов переходить в члены партии.
      Регулярно издаётся институтская газета «Международник»; читаю все номера – от корки до корки. Несколько номеров отправил домой, пусть тоже посмотрят. Она даёт хорошее представление о внутренней жизни и духе МГИМО.
      1975-й год выдался насыщенным. В России завершили строительство Байкало-амурской магистрали, что должно содействовать развитию экономики в этой части страны. Летом произошла стыковка в космосе советского и американского космических кораблей «Союз» - «Аполлон». Запустили на Венеру две станции, которые осенью совершили посадку и передали первые снимки Венеры. Прошёл первый полет сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144. В августе подписали Хельсинкский Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе – вроде бы, началась «разрядка международной напряженности». Вражеские радиостанции, которые мы тайком слушаем, захлёбываются рассказывая о мятеже на советском военном корабле под командованием капитана Саблина. Он потребовал права выступить на Центральном телевидении, чтобы рассказать о недостатках советского строя. Из-за рубежа подсказывают, какие это недостатки: в политической сфере – монополия партии; в экономической – тотальный дефицит как следствие административной экономики; в гуманитарной – цензура и обязательная поддержка решений партии. Открыто говорить об этом нельзя, поэтому говорим между собой, дома, в кругу проверенных друзей. Теперь, конечно, не расстреляют, но сложностей в карьере и в профессии добавит. Вопросы организации нашего строя, его эффективности, перспектив меня очень занимают.
      Получил по особо доверенным каналам самиздатовскую книгу Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», читаю взахлёб, делаю выписки. Многие в нашей 128-й квартире её уже прочли. Наверстываю пробелы в литературе, в театральном пространстве, в музыке. Сейчас все читают Юрия Трифонова, Виктора Астафьева, Василия Аксёнова, Юлиана Семёнова, Виля Липатова, Владимира Войновича. Книг только не достать, передаём из рук на руки. Многое делается вручную: отпечатанные на пишущей машинке листы сшивают в брошюры – это и есть «самиздатовская» литература. Так же «ходят» журнальные версии романов и повестей, скреплённых в самодельные книжицы. Читаю официально изданные мемуары маршала Жукова.
      В нашей 128-й квартире есть такой Мишка Курочкин. Он из Ленинграда; учился в Политехническом институте, на четвёртом курсе бросил и поступил в МГИМО на Международный экономический факультет. Так вот он притащил проигрыватель, поставил его на кухне и время от времени, не особо злоупотребляя, заводит пластинки с классической музыкой. Ребята морщатся, а мне нравится. Я, даже занимаясь в своей комнате за столом, прислушиваюсь; если что-то особенное, – выхожу посмотреть, что это играет; какое произведение, чьё. А однажды, – может, под настроение оказалась, – заиграла божественная музыка. Она была такой энергичной, философской, захватывающей. Она будто открыла некую потаённую дверь в новый невиданный мир, и я задохнулся от красоты, масштаба, от космоса. Это был концерт для двух скрипок с оркестром Баха. С тех пор я постоянно делаю открытия: Баховский «Магнификат», концерт для трёх клавесинов с оркестром; «Глория» Вивальди. И уже не могу без классики: она подпитывает меня, даёт силы, заставляет напрягаться в саморазвитии интеллект и душу. Я словно читаю изощрённые романы, повести и рассказы с загадочными и увлекательными сюжетами, с тайнами и глубинами. И от какого-нибудь «Адажио» иной раз слёзы ручьём (пока никто не видит; вот тебе и «боевой старшина»). Я вновь переживаю чувства на грани нервного срыва, как когда-то при чтении великих книг, например «Овода». Классическая музыка – это мир, равный литературе.
      Обострённость восприятия – от того, что я оказался один в огромной Москве, предоставленный сам себе (нечто вроде испуга от неожиданного одиночества в миллионном городе); и что на меня обрушилось столько всего нового – я задавлен, переполнен, спешу переварить. И каждый нерв, каждая клеточка пытается уловить все импульсы сразу, развернуться в системном понимании меня самого, моей судьбы, окружающего пространства. Задыхаясь и устав от обрушившегося счастья (?), наваждения (?), я брожу по улицам Москвы. И постепенно дисгармония складывается в гармонию, я нахожу ускользнувшее равновесие; возвращается сосредоточенность воли. Ранимая часть приобретает жесткую защитную оболочку; я буду пропускать через неё только то, что захочу..., если справлюсь, конечно.
      Москва – великий и прекрасный город. Тут и поражающие современной архитектурой проспекты и здания. Улица Калинина , например, параллельная Арбату. Тут и Старый Арбат – с невысокими, типично московскими особняками, выстраивающимися в ажурный ряд. Купола соборов, спрятанных в глубине, выглядывают из-за крыш. Чудные храмы. Особенно люблю Храм Святителя Николая в Хамовниках – рядом с институтом. Он – словно пряничный. В какой-то день сгонял в Сокольники; видел патриарха Пимена у собора.
      По дороге утром на занятия я обычно выхожу на Фрунзенской и целую остановку до «Парка культуры» бреду пешком по Комсомольскому проспекту, всматриваясь в людей и здания, мимо чудного храма, – в размышлениях и раздумьях. Это заряжает на весь день. Прикупил по случаю портфельчик типа «дипломат», с какими ходят все студенты и служащие.
     Французский язык начали изучать с фонетики – со звуков: мычим в нос и грассируем горлом знаменитое французское «r», учим слова, тренируемся в правильном их написании; орфография не очень сложная, главное – понять закономерности (впрочем, как и в любом деле). Пришла на урок Попова, автор учебника, по которому мы изучаем язык; пригрозила, что сама будет принимать первый экзамен. Приступили к «Капиталу» Маркса и ленинским работам – интересно; конспектирую для семинаров по политэкономии.
     В воскресенье побывал в Третьяковке: Савицкий, Шишкин, «Демон» Врубеля, «Боярыня Морозова» (Суриков), «Троица» Андрея Рублёва, «Явление Христа народу» (А.Иванов), Крамской, Саврасов, «Девочка с персиками», «Купание красного коня», Апофеоз войны», Айвазовский; портреты, картины русской истории и природы. Как всё это грандиозно! В другое воскресенье заглянули со знакомым подфаковцем (с подготовительного факультета) в кинотеатр «Фитиль» на комедию «Не может быть». Общежитские товарищи – почти все – на выходные разъезжаются по домам: кто – в Дубну, кто – во Владимир.
      Приехал с визитом президент Франции Жискар д`Эстен. Нас в такие дни снимают с занятий; нужно подъехать к выделенному для нас месту на проспекте и махать государственными флажками, когда будет проезжать кортеж. Машем и кричим «Ура!». Стараюсь попасть на вид фото- и телерепортерам – может, дома меня увидят…, а фото- и телерепортеры, как нарочно, всегда снимают противоположную сторону.
      Нашёл небольшую подработку: стал читать лекции на предприятиях по линии Общества «Знание» (как это делал еще в Зиме).При приближении холодной части осени и зимы мама обещает выслать какую-то новую кроличью шапку, которую купила («достала») по случаю. Зачем покупать, деньги тратить, когда и старая шапка – ещё не старая? Я ведь знаю, как всё трудно «достаётся»: с долгими поисками и бесконечными очередями. Если что и погубит социализм, так это – очереди. Высылаю домой бандерольками мелкие заказы: то пенал сестрёнке, то череду – для лечения маме.
      По окончании первого семестра (сдав на пятерки экзамены) я улетел в Иркутск, а оттуда электричкой в Зиму, – на зимние каникулы.
     
      * * *
      2. 128-ая квартира
     
      Нас в нашей 128-й квартире – 6 человек. Каждый интересен по-своему.
     
      Игорь К.
     Со мной в комнате обитает «журналист» Игорь К. Он из Дубны, высокий, черноволосый, старше меня года на четыре; говорит, что в нём наполовину греческая кровь – и похож на греческого шорника. Член партии. Мечтает о международной спортивной журналистике, хотя с английским у него не очень. Мать умерла; у отца новая жена, так что почти бездомный. Есть сестра, которой помогает, подрабатывая то дворником, то грузчиком.
      Когда я впервые вошел в свою будущую комнату в общежитии, на кровати, которая у окна, что-то лежало, продолговатое, узкое, в грязных ботинках. Оно подняло голову и представилось: Игорь, – после чего затянулось «Примой» с характерным запахом псины. Игорь уже на втором курсе, для нас – бывалый и авторитетный; мы сразу же избрали его старостой и обращаемся к нему как к арбитру в наших спорах.
      Как журналисту ему полагается изучать литературу, язык. Он без ума от наших «бардов». Сидит и переписывает Кукина, Новеллу Матвееву, Визбора, Клячкина, потом отдаст в переплёт – и получится новая самиздатовская книга. Приносит кассеты, и мы на кухне часто слушаем под гитару:
     
     «Август в звёздные метели
      гонит нас из дома…»
     
      «Обворовывают скупость
      И цветущие года,
     Даже глупость, даже глупость
      По ошибке иногда.»
     
      Я впервые погрузился в мир самодеятельной, неформальной песни. От него мы узнали о Дольском – с его иногда щемящими узнаваемыми образами.
     
     «И темнота… И в темноте
      Огонь от спички,
     В далёкой чёрной тишине
      Шум электрички…»
     
      «Думала она, дыша прохладой,
     Какое было бы счастье,
     Если в очередь за счастьем
      Возвращаться ей было б не надо…»
     
      Игорь увлёк нас всех этими, во многом философскими, песнями. Он ездит на все концерты своих кумиров, подвижнически записывает на магнитофон выступления и долго затем расшифровывает с кассет слова для своих сборников, которых уже целая библиотека. Когда мы слушаем записи, он выбирает моменты, чтобы вставить комментарий или обратить внимание на красивый оборот или глубокую по содержанию строчку. Его комментарии – умные, доходчивые, тонкие; благодаря им, до нас доходит неброская красота стихов, самобытность исполнения, смысл скрытых намёков и идей – в единстве с простой, но характерной музыкой.
      У Игоря серьёзные проблемы с позвоночником; из-за этого он оформляет академический отпуск, но остаётся в общежитии. К нему приходят друзья-однокурсники Володя С., или Соловей, и Юра С., по прозвищу Сэм. Они сидят в полутьме, после прослушивания очередного барда болтают между собой под бутылочку, сами начинают петь. Лицо Игоря становится торжественно-серьёзным, задумчивым, как будто идёт важная интеллектуальная и ответственная работа. Мишка Курочкин заглядывает в щёлочку и хихикает. Сначала в этих пирушках принимал участие и Лёша, но почему-то выходил из комнаты смущаясь; потом он из компании выбыл.
      Увлекается Игорь и французскими шансонье: Азнавуром, Мирей Матье, Эдит Пиаф. По-моему, он прирождённый журналист, и даже больше, чем журналист. Мне он нравится сдержанностью, вдумчивостью, логичностью суждений, образностью языка. Есть, конечно, и минусы, но тут мы всегда становимся на скользкую дорожку: представляю, какие характеристики за глаза могут давать мне. И всё будет неправдой. Таким же, наверное, образом обстоит дело и с другими. Так вот в Игоре мне не нравится негибкая прямолинейность, отдающая солдафонщиной, мелочная принципиальность – часто на пустом месте, умение искренне самооправдаться.
     
      Лёша К.
     Лёша – с моего факультета и курса; на три года младше меня; в армии не служил, комсомолец. Изучает испанский язык. Он из известного областного города недалеко от Москвы, и часто уезжает домой – ему хорошо. Невысокого роста, крепыш. Он мне интересен, потому что умный и сложный, разнообразный, объёмный. Ему трудно давать однозначные определения. Человеческий характер вообще поддаётся препарированию не всегда, а применительно к Лёше – это особенно верно. Мне понятно каждое движение Лёшиной души, каждый оттенок настроения, любое скрытое чувство, пробивающееся случайным словом, ухмылкой, молчанием, жестом. Мы зачастую просто перемигиваемся с ним – в знак того, что одинаково оцениваем ситуацию, чьё-то поведение; и в этих встречных сигналах – полное взаимопонимание, часто с элементами язвительности или насмешки. Так бывает, когда открываешь в товарище самого себя.
      Поначалу Лёша был типичным «школьником»: держался уважительно к тем, кто старше хотя бы на пару лет; в 18 лет все 20-летние кажутся «стариками». В нём есть горячность, сдерживаемая до поры воспитанием и некоторой неопытностью, и в то же время он успел пережить ряд «приключений», которые пробудили жажду нового, иногда авантюрного. При этом он осторожен, осмотрителен и действует с оглядкой. Говорит, что в юношестве был хулиганистым, беспокойным и доставил много забот родителям. Украдкой курил в туалете, участвовал с другом детства Бобой (тоже поступившим в МГИМО) в кутежах. «Однажды, – говорит, – мы с Бобой и одной дурой забрались на чердак, обнимались там, раздели её… Потом папаша к моему отцу пришёл, а я прятался в другой комнате… Попало же мне тогда!».
     И вот на наших глазах идёт становление «школьника», трансформация молодого человека в злого на жизнь, хваткого парня, умеющего ловко высмеять смешное, тонко подметить, артистично сымитировать речь или походку, сочетающего в себе жесткость и лирику, нахрапистость и доброту, прагматизм и определённую беспорядочность. Его энергия и биополе украшают наш быт и пространство. Без Лёши в 128-й квартире было бы намного скучнее.
     
      Ринат Г.
     Ринат – одних лет с Лёшей, учится на факультете международных экономических отношений; поступил сразу после школы, комсомолец, приехал из Уральска. Татарин по национальности, что подтверждается особой прилежностью и трудолюбием. Родители работают в школе. Учит арабский язык. Мы зовём его по-дружески «Реней», а в академической группе ему дали арабское прозвище «Истикляль», что означает «Независимый». Он – единственный и правильно воспитанный ребёнок в семье, и это чувствуется по его тихому и упорному сидению за учебниками, чинному и спокойному времяпрепровождению. Он исполнителен и упорядочен. Даже вне родительского гнезда ведёт ту же дисциплинированную плановую работу, к которой привык дома, отказываясь от наших забав и зигзагов.
      Видимо, уклад в семье, как и в большинстве бедных семей, строился на экономии всего, поэтому Реня собирает и хранит лишние стирательные резинки, карандаши, какие-то тряпочки, коробочки и прочие, вроде бы, ненужные предметы. Эта психология требует, чтобы были резервы – и у Рени три чемодана (а у нас – по одному); три коробки с нетронутыми носками, несколько предметов одежды, которые он не носит, и они лежат просто так, про запас. У него всегда можно найти (и выпросить) чистую тетрадочку или линеечку. Он – честный и славный парень, над которым любят потешаться – по поводу и без – Лёша и Миша Курочкин.
      Основная тема шуточек – озабоченность Рени по поводу отсутствия подруги, а также истории, известные всему общежитию. Своё кредо он как-то высказал на одной из наших вечерних посиделок: познакомиться с какой-нибудь всезнающей, разбитной, «всёпрошедшей» девицей, чтобы она подучила его необходимым в семейной жизни вещам. Сначала он приступил к ухаживанию за чернявенькой Галей, выпускницей МЭО, но та не принимала его всерьёз и вскоре, скоропостижно выйдя замуж, уехала в Алжир. Разумеется, каждый шаг, каждое слово со стороны Рени, каждая встреча с Галей, о которых он нам рассказывал, подвергались самым изощрённым комментариям со стороны квартирной общественности под гул хохота и театральных сценок.
      Второй его симпатией стала изящная татарочка Галия. Он караулил её у выхода, бегал ради неё на вечера, искал встреч, но всё напрасно. В конце концов, Галию охмурил Ренин соперник.
     
      Коля М.
      Коля М. приехал из Николаева, комсомолец, украинец, поступил на факультет МЭО, изучает английский язык. Его мать – учительница, отец – руководящий работник; есть брат, который дважды сдавал экзамены на биофак МГУ, не поступил и призван в армию.
      О Коле рассказывать просто: он незатейлив, как сказал бы Игорь. Парень не изобретает себе сложностей, принимает бытие всё целиком, как есть; жизнь его полнокровна, застоя не терпит. Длительное пребывание в четырёх стенах очень быстро начинает его томить и куда-то неудержимо звать; он одевается и надолго уходит, возвращаясь пьяным и довольным. У Коли несколько страстей: шахматы, вино и книги, преимущественно фантастика и низкопробные детективы. Если Коля дома, значит либо играет в шахматы, либо читает. Так будет всегда. Учёбу он не особо почитает: у него выработано 8 правил, которые позволяют сдать любой экзамен без подготовки. Этого достаточно.
      В шахматы Коля играет по 8-12 часов – в зависимости от стойкости противника. Наиболее частый партнёр – Игорь. Оба удаляются на кухню, садятся посередине за стол, ставят перед собой шахматные часы и начинают ежесекундно «стучать» – ударять по кнопке часов после каждого хода. Многочасовое хлопанье по часам изводит остальных до последних пределов.
      Коля быстро обзавёлся кучей бойких подруг; одну из них – страшную, с горбатым носом, верблюжегубую, – потом выгнали из института. Другая живёт в соседнем доме; однажды он даже сводил туда Реню и Урмаса. По их рассказам, Коля сидел корольком, похлопывал хозяйку по филейной части, пил спирт и лез обниматься. Словом, чувствовал себя привычно.
      Живёт Коля в одной комнате с Мишей и посему постоянно находится в глухой оппозиции к нему. Мишка чистоплотен, как большинство рано повзрослевших, серьёзных молодых людей. Он заставляет Колю убирать комнату, когда наступает Колина очередь, ибо тот либо забывает делать это, либо не замечает пыли и беспорядка (будучи погруженный в книги или шахматы). Для него это мелочи: стоит ли из-за них осложнять жизнь?
     
      Урмас В.
      Урмас приехал из Таллина, учится на втором курсе Факультета международных отношений; изучает португальский и английский языки. Можно сказать, потомственный дипломат, потому что его отец работает в системе МИДа, а раньше работал где-то за границей, кажется в посольстве СССР в Финляндии. У него есть младшая сестра, мать – домохозяйка.
      Внешне Урмас производит впечатление господинчика в шляпе. Он высокий, худой; пытается соответствовать имиджу дипломата, что иногда выглядит со стороны смешно: чопорный, как Георг II, манерный, амбициозный. Вроде бы, держит себя как патриций перед плебеями – с достоинством и высокомерием, а носит кальсоны (зрелище не для слабонервных), оставляет в ванной на мыле сгустки волос, не стирает носки. Вдобавок любит сальности и втайне рисует непристойные картинки, которые время от времени попадаются кому-нибудь на глаза. За такое несоответствие задаваемому себе имиджу, Урмасу постоянно от нас достаётся, хотя на самом деле он – хороший и подвержен влияниям. Он – единственный в нашей квартире, кто обеспечен всем и в настоящем, и в будущем: место в эстонском МИДе уже подготовлено для него. Приходит на ум фраза откуда-то: «Уделом его стало ничтожество и титул графа».
      Под носом Урмаса культивируются реденькие – лощёные – усики, которые получили прозвище «порнография». Лёша часто восклицает: «О, опять зашевелил своей порнографией…!». Урмас быстро вскипает, но впитанная в семье культура удерживает его – он отходчив и быстро забывает (или прощает) обиды.
      Поначалу Урмас удивлял необыкновенной усидчивостью: он сидел за столом с утра до вечера. Среди нас возникло даже нечто вроде обычая: войдя в дом, заглянуть в комнату Урмаса. Кто-нибудь из глубины квартиры спрашивал: «Сидит?», а вошедший отвечал: «Сиди-и-ит!» – «Ну тогда всё нормально». Потом Урмас стал быстро терять в прилежании. Теперь он преимущественно лежит, спит или читает Гегеля и Алвара Куньяла. И Лёша, застав его в таком положении, громко и показательно констатирует: «Опять лежит! Да ты хоть в театр сходи Урмас! А то ведь так и помрёшь пеньком». Урмас в ответ ворчит что-то невразумительное и переворачивается с боку на бок. Он, надо сказать, – порядочный лентяй. В маниловско-обломовской форме. Заставить его прибраться в комнате или на кухне (в его же дежурство) – надо потрудиться.
      Урмас прошел через увлечение йогой; закрывшись в комнате, он отрабатывал позы лотоса, змеи, даже на голове стоял. Под влиянием Миши тоже пристрастился к классической музыке, только очень уж картинно: либо сидит, подперев рукой подбородок и закрыв глаза, дёргает головой в такт музыке, либо ложится сухим листом на кровать и бездвижно лежит до окончания симфонии.
      Непревзойдённым мастером по части пакостей ближнему и воспитательных издевательств остается Миша Курочкин. От него достаётся всем, и Урмасу – тоже. Однажды, например, он прибил тапочки Урмаса к полу 15-сантиметровыми гвоздями. Урмас был взбешён. В другой раз Урмас долго сидел в туалете, Мишка запер дверь снаружи, выключил там свет и подбросил через щель внизу горящую расческу. Урмас вывалился из туалета в клубе едкого дыма и потом неделю не разговаривал с Мишкой. Несмотря на злые, хулиганские «шутки», мы почему-то всё Мише прощаем; он умеет «подластиться», подлизаться, загладить вину анекдотом, рассказом, просто словами или красивым жестом.
      Человеческим и политическим идеалом Урмаса является Владимир Ильич Ленин. Похоже, Урмас соотносит свои мысли и действия с Ленинскими мыслями и действиями, усматривая в них и величие, и значимость. Уважение к вождю так велико, что Урмас вырезал понравившуюся фотографию Ленина, переснял её в фотоателье и поставил портрет на своём столе. Началась новая волна оскорбления «лучших Урмасовских чувств». Мишка приклеил к задумчивому лицу мыслителя сморщенный окурок «Беломор-канала», да так, что он дымит… Урмас потемнел лицом от кощунства.
      Фигура Ленина часто служит нам темой для вечерних разговоров. Официальная версия роли Ленина наталкивается на информацию, которую мы получаем из других источников. Кто же такой Ленин? Каким он был на самом деле? Я под воздействием этих разговоров начал читать собрание сочинений Ленина, чтобы получить ответы «из первых рук» (уст).
      Изъясняется Урмас «высоким штилем» – высокопарно-газетным слогом, от которого тошнит; как только Урмас впадает в патетику – нужно уходить, чтобы сберечь нервы. И ведь умён, обладает и логикой, и глубиной мышления, а почему-то уносится в пустое заумствование, словоблудие, схоластику – с самомнением, блеском превосходства. Игорь в такие минуты тихо морщится.
      Самым излюбленным аттракционом стали в квартире пикировки между Урмасом и Ринатом, подзуживаемые Мишей и Лёшей. Стол Урмаса стоит впритык к столу Рината; занимаясь они оказываются лицом к лицу. За спиной каждого – их кровати. Для стульев в узеньком пространстве места остаётся очень мало. Когда Урмас и Ринат одновременно садятся за уроки, они сразу же начинают отталкивать «вражеский стол» от себя, чтобы усесться поудобнее. Уставившись в лицо друг друга, они молча силятся отодвинуть свой стол, пыхтя и перебраниваясь. Это напоминает борьбу за один из 12 стульев между отцом Фёдором и Кисой Воробьяниновым. Мы рассаживаемся полукругом – смотреть и умираем со смеху.
      – Да ты линеечку возьми, Урмас, – услужливо советует Лёша. – Смотри: у него целых полметра, а ты, значит, что? На тридцати сантиметрах будешь сидеть? Не-е, не спускай. Толкай его, толкай…
      В конце концов соперники тщательно отмерили линейкой равные расстояния – и конфликты прекратились.
      К Ринату Урмас относится свысока, считает его добросовестным, но недалёким. В некоторых словах Урмаса можно угадать претензию высшей нации на избранность. Однажды к Урмасу приехал его школьный приятель – высокий огненно-рыжий эстонец; вместе они болтали на кухне, высмеивая славян за беспорядочность.
      Однако, кроме Рината, никто больше не подходит Урмасу в товарищи, да и никто не благоволит к нему настолько, чтобы проводить время в его компании, Урмас и Ринат составили странную пару. Они вместе ходят в кино, сообща обороняются от проделок Миши Курочкина (хотя чаще помогают ему напакостить друг другу), вместе ходят по вечерам на прогулки – в шляпах и с зонтиками. Бувар и Пекюше. Миша поджидает их на балконе и по выходе забрасывает «бомбочками» - целлофановыми пакетами, наполненными водой.
      Один поступок Урмаса мне понравился: однажды Коля вернулся изрядно «поддатым», но вёл себя, как шут гороховый: строил дурацкие рожи, издавал гортанные звуки, пытаясь выговорить что-то. Наше «вороньё» окружило его – и давай смеяться над каждым движением и звуком. И Урмас закричал: «Почему вы смеётесь над ним? Я не хочу, чтобы вы смеялись над ним!». Он даже заплакал – все замолкли. Он склонился над сопевшим, почти задремавшим, Колей и приговаривал: «Почему ты разрешаешь им смеяться над собой? Хватит дурачиться… Скажи – пусть не смеются. Ты же, как и они, ты – не хуже…».
     
      Сергей Т.
      Сергей Т. – из Ростова-на-Дону; единственный сын обеспеченных родителей; самый молодой из нас – 1958 года рождения. Учится на восточном отделении Факультета МО, изучает английский и монгольский языки. Интересно, что на нашем курсе МПФ учится его одноклассник. Совершенно необстрелянный юнец: несформировавшийся – и потому способный на всё. Хозяйственный и немножко куркуль, даже жадноватый: присланные из дома продукты хранил в ящике под кроватью, пока они не портились окончательно. Развитый, начитанный, бойкий. Немножко трусоват. Как многие МГИМОвцы, оболванен зарубежной музыкой и тряпками: они – на первом месте. И вряд ли это пройдёт.
      Серёга к жизни в коллективе (в нашем случае – общежитской квартире) совершенно неприспособлен, поэтому вскорости съехал, и мы напрочь забыли о нём.
     
      Валера В.
      Валера до института работал инструктором райкома комсомола в Москве. Отслужил в армии. Родителей представляет так: отец – молдаванин; мать – литовка. При этом сам он по паспорту умудрился оказаться русским – над этим обстоятельством мы часто подтруниваем. Валера осторожен в словах, осторожен в поступках, по-житейски мудр. Когда-нибудь будет партийным работником городского масштаба. На курсе он занимает видные партийные должности и время от времени изображает энергию, активность и деловой подход, после чего мы с Лёшей его «обсмеиваем». «Что, опять прогнулся?» - ехидно спрашивает Лёша. Но Валера всегда все «инсинуации» обращает в шутку. Вскоре Валера женился и оставил нашу 128-ую квартиру. Не стало с нами «кореша».
     
      Миша Курочкин
      Ну, и конечно – Миша Курочкин. Ещё одна фигура, которая оказывает сильное влияние на всех, кто оказывается рядом. Фигура – противоречивая, сложная, неординарная, загадочная. Миша выделяется среди прочих и интеллектом, и складом характера, и порывами – от раздражающих до привораживающих. В чём-то с него хочется брать пример, но тут же при этом хлопнуть сковородкой по башке за очередную мерзкую шпильку. Он – партийный; с незаконченным высшим образованием; на четыре года старше меня; ленинградец. Рос вместе со старшим братом в детдоме. Его брат – археолог, участвует в раскопках в Нукусе и пишет кандидатскую диссертацию по Ирану.
      Миша – самый способный и самый энергичный среди нас. Подвижный, изобретательный ум, выдумщик, насмешник. Он притягивает меня, как магнит, – как всегда притягивали меня неординарные личности. Мне кажется, он – самый несчастный; мне его всегда немножко жаль. За непохожесть на других, за экстравагантность в поступках, которая как будто прорывается против его воли; за непонимание, на которое он натыкается сплошь и рядом. Он вносит в быт колорит детдома, некую бесшабашность, проказистость, отношения товарищеско-ироничного, а иногда и злого подтрунивания. Почти все получившие хождение по общежитию шуточки изобретены им. Он может украдкой посолить тебе чай, улучив секунду, когда ты отвернёшься. Или вывернуть дугу душа в ванной так, что вода неожиданно польётся тебе на голову, когда ты, одетый, стоишь перед умывальником.
      Вот малый ряд его проказ: установить тяжёлый ботинок на верхнем ребре чуть приоткрытой двери – и ботинок больно валится на первого вошедшего; подложить на ночь гири соседу под матрац; засунуть в портфель какой-нибудь не нужный «Большой технический словарь»,– и это обнаруживается уже на занятиях в аудитории. Однажды он зашил карманы и рукава Лёшиного пальто, и тот с утра, опаздывая на занятия, никак не мог понять, что за дела: почему он не может надеть пальто. В другой раз он повесил в туалете фотографии бородатых и мудрых холостячков, подписав: «Это Реня», «Это Уря». А то устроил выставку дружеских шаржей на Реню под названием «Выставка Г.В. Нюлина». Реня там был изображён в виде поросёнка, в виде груши и даже чего-то непристойного (уж это Урмас постарался).
      Он сфотографировал всех нас в самых неожиданных позах, налепил фотографии на лист ватмана и стал приклеивать под ними заголовки из газет: «Звезда весом в полторы тонны», «Великий поэт», «Свинья на отдыхе» (в адрес большегрузного Лёши, который на фотографии был изображён лежащим); под Урмасом – «Чума не изжита», «Эстония развивается». Досталось каждому.
      Он может отключить холодную воду, когда кто-то принимает душ; подложить выловленных тараканов; спрятать нужную вещь; наполнить газом от гарелки целлофановый пакет; бросить в пламя горелки сахар. Всего не перечислить. А если к этому добавить то, что привносят остальные, жизнь получается весёленькая. Но, с другой стороны, эти «шуточки» – лишь маленькие эпизоды в перипетиях каждого дня; часто они проходили почти незамеченными или даже «раскрашивали» день – по крайней мере для тех, кто не попал в жертвы.
      Несмотря на жёсткость и даже жестокость некоторых вещей, Миша отличается особой внимательностью, отеческой добротой (которая трогает меня до глубины души). Он, будучи дежурным, дополнительно покупает сверх сумм, установленных на питание, что-нибудь вкусненькое, желая порадовать нас. Он всегда прикроет спящего пледом. Проснёшься иногда утром, а рядом лежит апельсин – это Мишка положил. Если к кому-то приходят гости, он сам достаёт свои аварийные запасы: бутылку вина, коробку конфет. Он регулярно покупает букетики цветов – и они стоят у нас на кухне, расцвечивая обыденность. На днях притащил купленную за 30 рублей в антиквариате дрянную полуразвалившуюся шкатулку, говорит: «Понравилась».
      Мише я обязан тем, что приобщился к классической музыке. Мы несколько раз ходили с ним в филармонию, слушали Баха, Бартока, Сибелиуса, Сарасате. Я тоже стал покупать пластинки с понравившимися произведениями и композиторами. Миша потрясающе много читает, превосходно разбирается в нашей – старой и современной – литературе. От него Реня и Урмас впервые узнали о многих зарубежных писателях. Миша набит цитатами, фразами, вычитанными историями. По вечерам он садится на кухне со стопкой новых и уже прочитанных книг, часами листает их, смеётся, зачитывает вслух отдельные места. Он посещает все крупные выставки, театры, всегда в курсе культурной жизни Москвы.
      Миша бешенно самоуверен. У Честерфилда в «Характерах» есть изречение: «Свет бывает очень покладист и очень легко поддаётся обману, соглашаясь на ту цену, какую человек сам себе назначает, если только тот не слишком нагл и заносчив и не запрашивает сверх меры». Мишка, может быть, и не запрашивает сверх меры, но, тем не менее, нагл и заносчив. И самомнения у него хватит на десятерых. Он смотрит на тебя, как на идиота, если ты не знаешь, что такое диспепсия, или чем отличается антабус от тетурама. Правда, тут же сел в лужу, когда я в ответ спросил, чем отличается литания от паремии, неофит от прозелита, а амфитрион от принципала. Он ни о ком не отозвался лестно и положительно. Сдав курсовую, стал хвастаться, что это – почти кандидатская.
      Миша – прекрасный психолог: он может испортить настроение одним словом; мгновенно определяет, на какую струну надавить. Поначалу я вскипал моментально, с полуслова, но потом привык и перестал обращать внимание. Хотя конфликты между нами периодически возникают. Как в одном человеке может сочетаться жалостливость, добродушие, широта с жесткой, сокрушительной беспринципностью и цинизмом, устрашающей целеустремлённостью, даже карьеризмом. Нет более опасных людей. Он вытянет любое дело. Везде он будет одним из лучших, потому что везде для него важно голое дело, важен успех – для самоутверждения. Люди – только пешки, мелочь, средство достижения цели; они становятся ничем, как только начинают мешать делу, стоять на пути. Тогда лишние винтики без сожаления убираются.
      Мне кажется, он насквозь видит меня, да и других. Когда голодный смотрит на хлеб, подлежащий дележу, появляется беспокойство во взгляде, глазки бегают, приобретают плутовское выражение, становятся вороватыми, злыми, колючими, недоверчивыми. Человек опускает глаза, чтобы его мысли не «прочитали». Так я себя чувствую при Мишке – насквозь просвечивающимся, «прочитываемым».
     Я наблюдаю за Мишей, разбираю на составные части его поступки; пытаюсь вникнуть в мотивы; анализирую отдельные качества, стороны характера. Всё это становится школой опыта. Многое – непроизвольно и неосознанно – я перенимаю у Миши. Ловлю себя на том, что говорю и делаю то, что говорил бы и делал он. Мне это неприятно. Он – безусловно сильная натура. И всё же остаётся загадкой. Сфинкс какой-то.
     
      * * *
     Я будто напрочь забыл, что позади у меня – перед институтом – два года тяжёлой военной службы в учебке и монгольской пустыне Гоби. Чувствую себя не изощрённым старшиной, а необстрелянным, только что вылупившимся, ровней какому-нибудь юнцу после школы, с энтузиазмом и упорством постигая нравы и тонкости столичной жизни. Я окунулся в водоворот событий, встреч, вечеринок, интриг, стараясь максимально широко охватить весь диапазон человеческих отношений. Идёт период освоения театров и музеев. Перечитываю всё, что на слуху. Гоняемся за книгами. Читаю Шукшина; сборник стихов Рождественского; на французском языке – рассказы Моруа и «Трёх мушкетёров». Прикупил книжку «Вид с 35-ого этажа» – о работе аппарата ООН; автор – бывший ректор МГИМО, а в последующем заместитель Генерального секретаря ООН Кутаков.
     Познакомился с десятками людей, записывая в душе, как на чистой доске, все возможные впечатления, услышанные рассказы и исповеди, ссоры и споры. Сопоставляю чужие судьбы со своей. Устав от всего, забиваюсь в своей комнате и вылезаю из неё только на вечерние кухонные посиделки. Иногда спускаюсь в телехолл, чтобы разнообразить мелькающие лица, пообщаться с ребятами, с которыми вместе поступали или с которыми познакомился уже после; обмениваемся сплетнями; шушукаемся; рассказываем истории; сообща смотрим всё подряд, главным образом новости. Тоскую по дому, но понимаю, что никогда больше надолго в него не вернусь. Главное теперь – это учиться, закончить институт и двигаться дальше.
      Наступил 1976-й год. Я погрузился в учебники по истории государства и права; особенно внимательно слушаю лекции профессора Лепёшкина по государственному праву (занимаемся по его учебникам), проникаю в тайны устройства государственного аппарата. Профессор Лепёшкин – известный государствовед, он входит в комиссию по подготовке новой Конституции СССР. Учебники читаю дотошно, вслушиваюсь и вглядываюсь в каждую фразу. Иногда фразы не сходятся, логика остаётся непонятной – я плююсь и ругаюсь. Начинаю рисовать схемы. Мои конспекты – это сплошные схемы. Если схема выходит до логического конца, материал усвоен; если нет – значит что-то не понял или учебник ущербный. Многие учебники – ущербны: в них не хватает фактов, скачет мысль и терминология. Как можно учиться по таким учебникам? Слушать материал на лекциях (даже с конспектированием) для меня – сложнее, чем самостоятельно изучить учебник: после пары часов слушания я начинаю отключаться, а над учебником могу сидеть часами.
     Выбрал тему реферата: «Политическая организация советского общества». Хочу «въехать» в неё основательно; она меня очень и давно интересует. Понятно, что надо писать «правильно», но попутно можно встроить в размышления и то, что мы обсуждаем и о чём спорим «на кухне». Как функционирует наша политическая система? Что происходит в стране? Куда мы движемся? В «Morning Star» прошла статья о взрывах бомб и поджогах в Тбилиси после смещения многих лиц в партийных и государственных органах республики. Пишут, что это реакция на меры, предпринятые новым секретарём ЦК КП Грузии Шеварднадзе в рамках борьбы с коррупцией. Студенты из Грузии говорят, что у них там настоящая мафия орудует.
     Зато развлекаемся на логике. «То, что я не потерял, принадлежит мне. Я не терял рога, следовательно я – рогат…».
      Торгуюсь с кафедрой физкультуры: пробежал на первенство института – освободите от нескольких занятий (вот и свободное время); просят выступить в лыжной гонке – ставьте автоматом зачет по физподготовке. Хотя гонял на лыжах в Сокольниках с удовольствием. В программе кафедры был так называемый «турпоход». Выглядело это так: вышли из института, двинулись гурьбой через Парк культуры вдоль Москвы-реки в сторону метро-моста на Ленинских горах, а потом обратно; прошли километров 6-7. И это называется «турпоход»? Эх, знали бы однокурсники, что такое настоящий турпоход (когда мы с ребятами в школе уходили в горы на 2-3 дня по рекам, текущим к Байкалу).
      После занятий – разные внеаудиторные мероприятия: выступает командующий округом (по случаю Дня Советской армии и Военно-морского флота); дочь Луначарского рассказывает об отце. Плюс пара часов в читальном зале. А дома (т.е. в общежитии) – уроки, стирка, дежурство и тому подобные хозяйственные хлопоты, плюс обязательные письма. С продуктами становится всё хуже; по четвергам ввели «рыбный день», во всех столовых – только рыба…
     Читаю платные лекции о международной обстановке по линии общества «Знание»; заодно и подработка. Был, например, в одном из отделов ГУМа, после лекции даже покормили. Приглашают активно – в школы, на предприятия. В медучилище девушки-медички играли взглядами – откровенно смущали, а потом долго не отпускали, окружили и пытались потрогать. Выбирай невесту.Произвело впечатление посещение ЗИЛа; на лекции (в прессовом цехе) присутствовали порядка 150 человек; цех – как городской квартал, с улицами. Задавали вопросы, как на пресс-конференции, едва успевал «отбиваться». Дали благодарственное письмо: «Лекция подготовлена и проведена очень хорошо. Приходите ещё!». Провели по автоматизированной линии сборки машин – фантастика. По линии общества «Знания» мне дают брошюрки с грифом: «Распространяется только по специальному списку» с закрытой информацией; их издают тиражом в несколько десятков штук – не для широкого разглашения, а, для больших начальников и, как говорится, для сведения политинформаторов. В одной прочёл про сталинские времена: XVII съезд партии называют за рубежом «съездом расстрелянных»; 70 % его делегатов впоследствии были арестованы и уничтожены.Какую-то информацию удаётся черпать из иностранных газет. В «Morning Star» прочёл, что американское посольство в Москве жалуется на повышенный фон излучения неизвестных волн – будто бы мы их облучаем. А наши отвечают, что в посольстве фонит их собственная шпионская аппаратура, которую они разместили на крыше посольства, чтобы перехватывать наши правительственные сообщения и переговоры.
      Весной у меня начались процедуры по приёму из кандидатов в члены партии: прошёл партбюро курса, курсовое собрание, бюро и собрание факультета, парткомиссию института, райком партии. Задавали вопросы по Уставу КПСС, Программе партии, директивам съездов. В дни работы XXV съезда стал членом КПСС.
      В мае приступили к формированию составов студенческих строительных отрядов: Казахстан, Латвия, БАМ, но там мало зарабатывают, а ехать, вроде бы, надо – в добровольно-принудительном порядке. Собирают предварительные взносы – нам на форму и на подарки местному начальству и работодателям (чтобы те наряды закрывали, как попросят). Кто-то на лето уезжает отдыхать с родителями. Урмас часть каникул поработает на подхвате с португальским языком переводчиком. Моя-то задача – за лето хорошо заработать, чтобы в следующем году было полегче с деньгами, значит от официального стройотряда надо каким-то образом отделаться. А тут сложилась следующая комбинация: через Лёшу и связи его папы вышли на начальника главка в Министерстве сельского хозяйства, ведающего строительством. Начальник главка свёл Мишу Курочкина (как нашего будущего бригадира) с начальником стройтреста где-то в Псковской области, и тот зовёт нас – строить по договору несколько объектов. Бюджет хороший, обещает оплатить дорогу и выписать большие премиальные. По предварительным подсчетам Миши, можем заработать по 800 рублей – сумасшедшие деньги.
      Зачётную и экзаменационную сессию сдал в основном на отлично. Больше всего переживал за французский. Принимала сама Ирина Николаевна Попова, автор учебника. Дали мне неизвестный текст – прочитать, пересказать, потом 10 предложений – перевести, потом раскрыть две литературных темы. Потом мы сопоставляли английский и французский языки, спорили о романе Мопассана «Милый друг»; несколько раз я заставил её рассмеяться. Минут через сорок она сказала, что отвечать по другим заданиям не надо, коротко бросила: «Ставьте ему пятёрку» – и отпустила меня. Победа! И еще сказала, что я по студенческому типу – «спешилка». Я по жизни – «спешилка».
     
      * * *
      3. Идрица
     
      Мишка Курочкин сдал все экзамены досрочно и уехал осматривать место нашего будущего «аккорда», договариваться с прорабом и прочими начальниками, подписывать договор. Прислал записку:
      «Здравствуйте, ребята, получите предварительные известия из Идрицы. Мокро и холодно здесь. Мяса нет. Позавтракал гнилыми овощами больше чем на рубль. Но выпивка есть. Чтобы соблазнить начальство надо вести сюда:
     1. сигареты «Ява», или зарубежные;
     2. хороший алкоголь или советскую экспортную водку;
     3. бусы, зеркала, ножи и прочие колониальные товары.
      До свидания, дети мои. Привезите чего-нибудь поесть. Ваш большой белый папа.
     18.6.1976
     Псков»
      Следом пришла новая «цедуля»:
      «Здорово, мужики.
     Завеса тайны над нашей работой начала приподниматься. Сегодня утром виделся с начальником ПМК-1164, при котором нам будут платить деньги.
     …В Пскове я полтора дня, а он уже успел мне опостылеть до умопомрачения. Городишко небольшой: от одной окраины до другой полчаса ходу. Развалины XVI века перемежаются с современными развалинами. Погода гнусная, а я голоден. Купил две книжки: отличный роман Залыгина «Южно-американский вариант» и «Быль о старом льде». Есть переводная литература – романы, повести, – но денег нет. Стоят собрания сочинений Маяковского, Гоголя, Горького, Лескова. Для Лёши попросил оставить книжку «Методика обучения тугоухих детей». Знаю, парень будет рад до смерти.
      Звонить во Владимир нашему благодетелю я уже не буду, ибо уезжаю в Идрицу, а я не уверен, что в этой деревне когда-нибудь видели телефон.
      Захватите с собой тёплые вещи, сапоги, 2-3 пары обуви и персонально что-нибудь пожрать для меня, радиоприёмник, пару висячих замков на вагончик, аптечку, хороший нож, штопор и карты, верёвку и ошейник (для Лёши, гав-гав). Дальше соображайте, что нужно.
     Чао. До встречи 24-ого.
     Ваш Мишель-I.
      19.6.1976
     Копи царя Соломона»
     
     Большой компанией мы добрались до Идрицы (Псковская область, Себежский район) – почти весь состав нашей квартиры и несколько связанных с нами «добровольцев», нуждающихся в деньгах: брат Мишки, специально приехавший из Нукуса; Шура Худолеев из Ленинграда (они с Мишей вместе учились в Политехе);Саша З. – с МЭО, а с ним Сергей и Борис; Витя Г., с нашего курса, – по моей рекомендации.
      Объект – котельная льнозавода, но наши – только фундамент и монтаж. Присвоили нам тут рабочие специальности «плотников-бетонщиков 3-его разряда», провели инструктаж по технике безопасности. Работаем с 7 утра до 10 вечера, с часовым обедом. Я еще и бегаю по утрам, за что получил прозвище «Железный Вован». Питаемся в местном ресторанчике, до которого двадцать минут ходу. «Ресторанчик» - только название; просто забегаловка, но есть столовское первое, второе и третье.
     Повариха – она же и посудомойка, и официантка – наливает нам стаканами компоты, приговаривая:
      – Пейте, ребятки, пейте, вода дырочку найдёт… Откуда сами-то?
      – Из Ин-Яза… (мы договорились скрывать свой институт, поскольку «шабашки» у нас не приветствуются).
      – А-а, из Сельскохозяйственного, значит… Молодцы!
     По вечерам, помимо ужина, выпиваем по паре стаканов молока – берём у бабки по соседству; продукты поставляют из совхоза-техникума по себестоимости. В местном магазине одни консервы в пыльных обёртках. Объём капиталовложений – 30 тысяч рублей; 40-45 % – наша зарплата, плюс премиальные, если выстроим в срок или досрочно. В среднем зарабатываем по 30 рублей в день. На нас работают 3 сварщика, 2 крановщика, 3 шофёра. Выходных решили не делать, никаких суббот и воскресений; раз в неделю – «полувыходной»: работаем до обеда; потом – у каждого свободное время (постираться, написать письма, прогуляться и т.п.). В один из «полувыходных» я прошёл по Идрице – по горбатой улочке 1 Мая, по узкой и непролазной улице Горького. В другой раз выбрались с Витей в Себеж. Вокруг много озёр – ребята ходят рыбачить; купаемся.
      Разместились мы в вагончике: вход – в центре; направо и налево – кубрики с двухэтажными кроватями. Ночью и по утрам – прохладно. Правда, до стройки 3 километра. Обещали возить, но часто приходится своим ходом добираться. Прибыл – начинай копать, сооружать опалубку и принимать бетон. Главные орудия – лопата (сначала штыковая, потом совковая), пила и топор, молоток и гвозди. Сформировались три группы – копатели, пильщики и бетонщики; по мере смены работы одна группа тут же превращается в другую: копатели берут в руки пилы, ножовки и топоры, молотки и гвозди, а когда привозят бетон – совковые лопаты. Бетон привозят самосвалами, сваливают рядом; чтобы не застыл, его – каждую машину – нужно быстро раскидать в предварительно изготовленные опалубки фундамента и опорных колонн. Днём жарко, работаем в одних шортах, загорели и похудели, но мышцы накачиваются. Мишка иногда с нами, иногда уходит к прорабу или куда-то еще, чтобы состыковать производственный процесс; подолгу сидит над чертежами. Он – наш «мозг», его надо беречь. Остальные экономят силы, как умеют: кто-то начинает халтурить и сачковать, выбирая работу полегче. Сколачивать опалубку молотком с гвоздями – легче, чем разгребать и поднимать лопатами тяжёлый бетон. Ревниво присматриваемся друг к другу: один прокопал траншею для фундамента в три метра, а другой – в два раза короче. Лёша – вечный канавокопатель. Мы с Валерой – пилим и сколачиваем опалубку. Миша, проходя мимо меня, бросил: «Человек – пила». Шура Худолеев и Игорь носят измерительную ленту за Мишей и забивают гвозди, согласно квалификации и своему месту под солнцем. Зачем-то и они надолго зависают над чертежами; плохо, когда «мозг» перерастает «тело». Из себя может вывести любая мелочь, любое слово. Например, Мишка кричит: «Лёша, дай лопату, ты всё равно ничего не делаешь». Это «ничего не делаешь» сразу же взрывает Лёшу. Да и любого взорвало бы, если ты только что разгрузил три машины с бетоном и едва живой. Мишка часто подливает масло в огонь, натравливает нас друг на друга и с интересом смотрит, что получится. Вивисектор душ. Он напоминает мне Волка Ларсена из Джека Лондона.
      От хронической усталости, накапливающейся от недели к неделе, настроение у всех подавленное. Положение кажется каторжным и беспросветным; все внутренне напряжены и озлоблены. 12-14-часовая работа в принципе превращает людей в скотов; поступки определяются не высшей философией, взращённой в уютных креслах, не рафинированным умом, а примитивными инстинктами. В среде «рабов» зреет недовольство Мишкой и его методами работы. Социальные законы способны выдвинуть своего Спартака. У Вити Г. появился затравленный и задумчивый взгляд. Какой материал для психолога! Вся человеческая сущность – как на ладони. Хотя что считать человеческой сущностью – тоже вопрос. Для меня давно ясно: без трудностей ни один человек не может познать себя до конца и, значит, не имеет права судить других. Пройдя через трудности, человек становится снисходительнее, терпимее, добрее. Плохо тем, кто так и не сможет выбраться из трудностей.
      У меня есть свои психологические приёмы, известные человечеству и проверенные ещё в армии, которые защищают меня (не всегда, впрочем) от взрывов: думать о вечности. Вот ты, вошь, задавленная обстоятельствами, и тебе кажется, что ты зажат, что сказанные тебе слова почему-то важны, но посмотри наверх – там огромное небо, суровое и безмолвное… Недвижимая вечность, холодная невозмутимость необъятного. Равнодушная бесконечность. И всё это вертится, вертится. Что значат твои слова, или слова в твой адрес? Вздохни глубже – и отключись… «Бесчувственный чурбан», – обзывает меня Мишка в пылу очередной перепалки. Знал бы он! Знал бы он, что каждое подобное слово глубоко ранит меня. Нет, я не бесчувственный, я – чувствительнее, чем двадцать скотов, когда-либо называвших меня бесчувственным.
      В вагончике – мусор; всегдашнее украшение интерьера холостяков и шабашников. Валяются пустые рюкзаки, на столе навалены кружки, ложки, банки – всё тусклое. На всём мерзость запустения и упадка. С утра ребята тихо посапывают; слышат, наверное, в утреннем настороженном, предподъёмном, сне, как я скриплю облезлой ручкой, держа её в огрубевших пальцах. Утренние кошмары замешаны на сырости и знобливой прохладе, на «бодрящем» духе обуви и одежды. День будет солнечным, птички чирикают, живительный туман заползает в котлован стройки, он несёт с собой запах соседнего соснового бора, настоянный на опавших иголках, росе и смоляных надрезах на коре.
     Сейчас зазвенит будильник, выйдет из своей половины Мишка Курочкин и, потягиваясь, начнёт тормошить: вставать, вставать, побыстрее, побыстрее…, к лопатам! Увидев меня, он обязательно отпустит пару шуточек: «Сегодня ты сбегал до кладбища и обратно, а завтра тебя хватит только до кладбища». Сам же хмыкнет, порадовавшись удачной шутке и, мелькая розовыми, в цветочках, трусами, побежит к умывальникам, пока они не заняты. Закопошатся остальные, муравейник оживёт – и начался новый рабочий день.
      За двадцать дней мы сделали нулевой цикл и приступили к фундаментам под оборудование. Главный из них – огромный бетонный куб как подставка для будущей лебёдки. Он у нас съехал под тяжестью собственного веса на песчаном основании. Видок наш – ещё тот: кожа да кости, комбинезоны обвисли, каски на голове – сломаны, потому что по ним регулярно бьёт крюк башенного крана, если не увернёшься. На сапогах – килограммы налипшей рыжей грязи. И как верх изящества - перематы и перебранки. Не МГИМОвцы, а «химики». Приехала на объект крепко сбитая, с широкими плечами, злая баба – «королева бетономешалки».
      – Вы чего тут машину держите, ироды? – с ходу понесла она ядрёным осипшим голосом, перемежая тирады отборными ругательствами. – Людям отдыхать не дают, и сами не работают… Чего стоите? Крана нету? Руками сгружайте… Нечего тут. У людей тоже семьи…
      Наш сварщик, из местных, Колькой зовут (молодой парень) удивлённо смотрел на «королеву» и с восхищением приговаривал сквозь зубы: «Во даёт! Во бабы!...». Её реакция в каком-нибудь стенографическом отчёте выглядела бы, примерно, так:
      – Чё-о-о бабы, мат, чё-о-о бабы, мат, мат… Я совершенно правду говорю, сложный мат. – Она накалялась на глазах, пьянея от буйного приступа кликушества. – Это вы тут, мат, мат, мат…Не будет вам бетону, не дам, сложный мат, не дам…Всё! Трёхэтажный мат. Можете сматывать удочки, простой мат. Собирайте манатки, шабашники, мат, сложный мат, непонятное слово…
      Еще через десять дней случилось непредвиденное событие: наш – местный, трестовский – прораб повёз покатать девицу на самосвале, да вместе и перевернулись. Сотрясения, переломы. Прорабу досталось меньше, но с месяц в больнице проваляется. Именно он должен закрывать нам наряды. За прораба вышла Галя, молодая, 19-летняя, девушка, немного стеснительная, мастер участка. Миша тотчас же стал «подъезжать» к ней – нажимать на свои «чары». Девчонка-то и поверит; она и без того робка перед ним, глазки опущены – налицо весь синдром. И ребята подыгрывают: «Галя!... Га-а-алочка, ну взгляни ж на меня… Какая ты красивая в новом платье…».
      С «аборигенами» общаемся редко и мало, хотя они мне интересны. Как-то разговорился со стариком: запавшие глаза, хитровато поблёскивающие из-под густых ресниц, морщины на лбу, впалые щёки, придающие сходство с загнанной собакой.
      – В обчем, как был раб, так рабом и остался: пенсия – 38 рубчиков, только на хлеб и воду. Вот счас чайку попью, пойду лозу собирать – 20 копеек за килограмм дают.
      – Сколько вам лет-то, дедушка? Наверное, ещё сталинские времена помните?
      – Как не помнить… 76-й год идёт. На него, на Сталина-то, хоть и обижаются, а он, почитай, кажный год – глядишь – цены-то на продукты и сбросит… Асчас и есть совсем нечего, недоволен народ…
      Бесконечно однообразна жизнь в Идрице. При виде её унылых хижин, её грязных, неряшливых обитателей будто чувствуешь застойный запах заброшенного пустыря. Селение мертво. Изредка пронесётся по улице пьяный лихач, нарушив недобрую тишину дребезжанием оконных стёкол и хрустом оседающей пыли, устало прошаркает вдоль штакетника толстозадая баба, да выльется за порог чья-то ссора – с воплями, с надрывом в голосе, со слезами, со всем наболевшим и безвозвратным. И долго потом стоит в ушах и плач, и упрёки, и лай собак…
     К ночи к нам подтягиваются местные – порознь парни и девушки. Им интересно, кто мы, – по деревне прошёл слух. Андрей, тоже однокурсник Мишки – с МЭО, заигрывает с зачастившей девушкой:
      – Ты что, Наташка, без лифчика… Ишь, бесстыдница. – У Наташки, как всегда, томный вид, жадные глаза, раскрасневшиеся щёчки. Она подходит то к одному, то к другому, прижимается, словно липнет.
      – А что мне, – нахально и расковано отвечает. – Я-ить могу и совсем…
      – Ну-ну, попробуй, – провоцирует дальше Андрей, в голосе интерес и предчувствие новой авантюры. Наташка послушно тянется к молнии на брюках, ловко приоткрывает и снова закрывает замок. Андрей с Наташкой уходят гулять.
      Мы слегка поменяли диспозицию. Перебрались в новый вагончик в 500 метрах от стройки. Рядом еще пара вагончиков: один – для артели каменщиков из Белоруссии; они – профессиональные шабашники, ездят по России семьями; другой – для ребят с журфака, дополнительную работу которым подыскал здесь Мишка. Среди журналистов – Сэм, друг Игоря. Чтобы мы не тратили время на дорогу к столовой, начальство выделило нам повариху.
      Сэм – 30-летний дядя, добродушный, с широкой моряцкой грудью в тельняшке. В институте он заведует выпуском факультетской газеты. Увлекается морем, яхтами, походами. Эрудирован, говорлив. Знает всё про всех, особое внимание уделяет почему-то интимным подробностям и скабрезностям: он рассказывал нам, кто из преподавателей и даже отдельных студентов МГИМО является гомосексуалистом или обладает другими «интересными» особенностями; кто – попавшийся онанист или засветившийся фетишист, надевает женское бельё или спит в панталончиках; от него мы знаем о некоторых интригах во внутриинститутской жизни и об отношениях между руководством и знаменитыми родителями некоторых студентов. «Скрытая» жизнь в студенческо-вузовской среде зашкаливает. Не знаю, верить ли всему; впрочем, многое я и без него знаю. Сэм дважды разведён. Когда он работает, вокруг собираются девицы со стройки и украдкой похихикивают в кулачок при взгляде на его волосатые лопатки. Обнаружилось, однако, что добродушие Сэма не безгранично. Однажды я подслушал его разговор с другим «журналистом» из их же вагончика. Сэм был в сильнейшем подпитии и понёс несусветные гадости про каждого, кого знал, словно открылся в человеке невидимый клапан и полилась наружу вся долго скапливавшаяся желчь, обдавая вонью и грязью. Он говорил без умолку, приплетая к заведомым сплетням тут же сочинённые подробности. Чтобы так прорвало, необходимо годами копить в себе злобу, вынашивать и лелеять её. У каждого из нас есть понемногу желчи. Но что бы столько и на всех!? Это редкость. Если бы его слушал доверчивый юнец, наивный собеседник, как он смотрел бы потом на тех, о ком «рассказал» Сэм? Будет искать и находить в самых невинных поступках подтверждение гнуснейшей лжи?..
      В двадцатых числах августа отдельные члены нашей команды стали уезжать – по разным причинам. Первым уехал Лёша, от природы нерасторопный. Если надо было прибить гвоздь, Лёша просил одного из нас принести молоток, другого – подержать доску, третьего – подложить под доску опору. Вылитый «дядюшка Поджер», – подсмеивались ребята втихую. Мишка поставил на нём клеймо «неквалифицированного кадра», вздумал самочинно штрафовать его, понизить коэффициент вклада, что идёт вразрез с общими договоренностями. До сих пор коллективные – демократические – принципы принятия решений в команде отстаивали только два «крикуна»; теперь остался я один – остальные молчат.
      Формальная причина Лёшиного отъезда – его девушка: Марина не сдала вступительные экзамены в институт. Подозреваю, что Лёша внутри даже рад, что вырвется отсюда. Удивляюсь, как другие не придумали себе причин.
      Потом уехал Валера. Его пошли провожать всей компанией, присоединились даже белорусы и местные. Он человек мудрой середины. Такими становятся лишь во второй половине своих лет – когда жизнь пообломает. А Валера, кажется, таким и родился. Живой, приятный, работящий парень. «Живчик»,– говорит Лёша.
      На проводинах чокались железными кружками с вонючим «Яблочным» вином, все говорили разом и обо всём, словно в лихорадке. Это и была лихорадка – когда предчувствуешь приближающееся высвобождение. Орущий кавардак в полусвете под шарканье подошв. Пьяный Коля в отрубе. Андрюша сидит в обнимку с девкой. Витя любовно прижал початую бутылку. После каждой порции лицо его темнеет; мысли работают в одном направлении. Отвратительная музыка дебоша, когда полтора десятка мужиков разом сходят с ума. Мишка сидит и неодобрительно осматривает «поле боя»: он


Автор: Владимир Шумилов прочтений: 1257 оценки: 0 от 0
© Свидетельство о публикации № 18813
  Цена: 1 noo



Ваши комментарии

Пароль :

Комментарий :

Осталось символов

Доступна с мобильного телефона
Чат
Опросы
Музыка
Треки
НеForМат
Академия
Целит
Юрпомощь


О сервере


О проекте
Юмор
Работа
О нас

Earn&Play
Для контактов
skype:noo.inc


Этот сайт посвящен Георгию Гонгадзе, символу борьбы за свободу, журналисту, патриоту, человеку... Ukraine NBU Hrivnya rate
Russian ruble rate
Noo Web System



Редакция за авторские материалы ответственности не несет
стать автором
Micronoo Links Neformat Links Noo Links Chess Links Forex Links Bloodway

Идея и разработка
компании NOO
На сайт разработчика